Силовое обеспечение безопасности Синьцзяна
Обеспечение безопасности Синьцзяна для Бейджина выступает одним из самых приоритетных рабочих вопросов, так как этот регион представляет для Китая большой геоэкономический и геополитический интерес. Синьцзян представляется китайскими властями как «главное поле битвы» в борьбе с терроризмом. По-видимому, несколько лет назад руководство КПК пришло к выводу, что якобы «мусульманское население Китая в целом уязвимо для проникновения и «заражения» транснациональными джихадистскими сетями».
Поэтому власти КНР в Синьцзяне перешли «от индивидуального к коллективному задержанию и перевоспитанию» с целью «интегрировать мусульман в китайское общество…устранить исламский экстремизм в регионе», создав соответствующие масштабные концентрационные лагеря. Однако, думается, что в СУАР беспрецедентные меры «безопасности» являются преимущественно продолжением политики расширения ханьского доминирования в регионе, упрочнения новой «китайской» империи.
Есть мнение, что опыт советской национальной политики «показал» китайским лидерам, что такая политика способствует развитию сепаратизма, когда появляется сильная элита, интеллигенция национальных меньшинств. В связи с этим китайские власти взялись за более глубокую китаизацию инородного населения, особенно в Синьцзяне. То есть «на выходе» — они не должны отличаться от ханьцев своим образом жизни, языком общения, одеждой и т.д. По всей видимости, Бейджин рассматривает ислам, язык и традиции как краеугольные камни идентичности нацменьшинств СУАР.
Не случайно многочисленные жертвы лагерей «перевоспитания» сообщают, что им не давали разговаривать на родном языке, заставляли петь китайский гимн, другие пропагандистские материалы на китайском языке. Некоторые аналитики считают, что китайские власти стремятся не только ассимилировать мусульман Синьцзяна, интегрировать их в китайское общество, но и настроены стереть их религиозную идентичность. Как известно, в китайских концлагерях воспитания жестко наказывают за приверженность нормам ислама, да и на воле исламские духовные практики настолько ограничены, что можно говорить о том, что ислам в КНР «фактически запрещен».
Бейджин стремится сделать Синьцзян региональным и торговым центром в Центральной Азии и, соответственно, для этого нужно, чтобы в этом китайском «автономном» районе доминировали этнические китайцы (ханьцы). Ранее их в СУАР было меньше, чем уйгуров. Но сейчас ханьцев в регионе проживает больше 50% — с началом экономического развития Синьцзяна «они начали приезжать все чаще и занимать высокооплачиваемые должности».
Таким образом, после старта политики освоения ханьцами Синьцзяна там приняли масштабное развитие процессы ассимиляции, китаизации уйгуров, казахов, узбеков, кыргызов, таджиков и других некитайских этносов. Во многом по этой причине в СУАР уже с 1980-х годов периодически происходят восстания и беспорядки, «когда заметно усилились контакты и конкуренция местных тюркских народов и ханьцев».
Ряд экспертов считает, что китайские власти умышленно представляют уйгурские протесты «как часть международного террористического движения» и тем самым за разными угрозами безопасности в СУАР видят внешний след. Многие уйгуры в Синьцзяне полагают, что «под предлогом наведения порядка государство получает возможность подавить зачатки сепаратистских тенденций на окраинах».
Вместе с тем у Бейджина есть основания опасаться внешнего давления других держав, в том числе за счет такого ходового инструмента, как религиозно мотивированный терроризм. В этом смысле, вероятно, правы те специалисты, считающие, что Синьцзян для Бейджина является огромным буфером, «который защищает «средний Китай» от экспансии Запада». Среди всего прочего, СУАР может поставлять стратегические ресурсы для китайской экономики, потому что здесь обнаружены огромные запасы нефти и газа, залежи лития и других редкоземельных металлов.
В связи с вышесказанным Бейджин опасается, что большие конфликты в Центральной Азии могут дестабилизировать Синьцзян, рассматривающийся китайским руководством как ворота, форпост Экономического пояса Шелкового пути, геоэкономического и геополитического продвижения Китая далеко на запад от своих границ. Одно только наличие в регионе как уйгуров, так и казахов, кыргызов, узбеков и таджиков обуславливает некоторую связь между ситуацией по безопасности в Центральной Азии и Синьцзяне.
Свидетельством этому, например, являются события 2010 года в Кыргызстане (революция и межэтнический конфликт на юге). Тогда Бейджин сильно обеспокоился ситуацией в Кыргызстане – этим событиям были посвящены два специальных заседания политбюро ЦК Компартии Китая в разрезе безопасности СУАР.
В то же время в последние годы в Синьцзяне установился и развивается очень высокий уровень межэтнической напряженности и конфликтности между мусульманскими некитайскими народами и ханьцами. Подавляющее большинство уйгуров, других некитайских этносов СУАР обделены в возможностях продвижения по карьерной лестнице, получения хорошей работы, несмотря на наличие для этого достаточных навыков и способностей. Даже в сфере бизнеса ханьцы пользуются приоритетом, получают различную поддержку от государственных структур. В итоге сейчас наиболее выгодные позиции в экономике региона занимают именно ханьцы, владея всеми основными ресурсами, средствами производства.
К тому же ханьцы ведут себя как имперский, доминирующий, правящий этнос Китая. В результате все эти факторы стали основой для роста высокого уровня неприязни к ханьцам со стороны местных некитайских этносов. Сложно представить, в какие эксцессы в будущем могут вылиться все эти межэтнические фобии. Но одно понятно, что только лишь за счет чрезмерных силовых методов, политики ассимиляции Бейджин вряд ли сможет сделать Синьцзян форпостом своего продвижения на запад. Ведь китайские власти позиционируют ЭПШП как межцивилизационное экономическое сотрудничество, вместо конфликтных отношений с другими державами, другими геоэкономическими акторами. К тому же эта концепция нового Шелкового пути соотносится с известной китайской культурно-философской стратегией «Кто мягко шагает, тот далеко пойдет»…
